Ознакомительная версия.
Она видела, что он так же мрачен, как и Малкольм, но это не имело значения, решила она, мужчины обычно всегда так серьезны, а ей будет приятно иметь кого-то рядом, это собьет с толку остальных. С того великого дня, когда то, что росло внутри нее, перестало быть и к ней вернулось все ее здоровье и жизнерадостность – она никогда еще не чувствовала себя так прекрасно, – Анжелика решила, что ей неразумно оставаться наедине ни с одним из них. Кроме Андре. К ее восторгу он переменился, больше не угрожал ей и не намекал на то, что она в долгу у него – как бы она хотела забыть обо всем этом, – перестал смотреть на нее из-под тяжелых век откровенным взглядом, в котором слишком легко угадывалась жестокость, хотя она была уверена, что где-то в глубине жестокость еще бродила в нем.
Очень важно сохранить его дружбу, думала она, понимая, насколько уязвима. Слушай, но будь осторожна. Некоторое из того, что он говорил, было благотворно для нее: «Забудь о том, что случилось, этого никогда не было».
Андре прав. Ничего не было. Ничего, кроме того, что он мертв. Я действительно люблю Малкольма, и я рожу ему сыновей и буду идеальной женой и хозяйкой, а наш салон в Париже станет…
Рев на поле отвлек ее. Толпа игроков флота протолкнула мяч между стоек армии, но тем удалось буквально выкатить мяч обратно, и поднялась страшная неразбериха, футболисты от флота настаивали на том, что гол был, их противники кричали, что не было. Десятки моряков высыпали на поле и присоединились к спору, за ними последовали солдаты, и вскоре началась всеобщая потасовка. Торговцы и остальные зрители, хохоча и ободрительно покрикивая, с удовольствием наблюдали этот спектакль. Судья, им был Ланкчерч, отчаянно пытался уцелеть в этой куче-мале и одновременно восстановить какой-то порядок на поле.
– О, посмотрите… этого беднягу сейчас запинают насмерть.
– Не переживайте, Анжелика, это всего лишь игра, ясно, что никакого гола не было, – с уверенностью произнес генерал. «Бедняга» был моряком, поэтому его судьба мало его интересовала.
Сэр Уильям, сидевший от девушки по другую руку, был возбужден не меньше остальных, право, ничто так не поднимает настроение, как хорошая драка. Однако, учитывая присутствие Анжелики, он наклонился к генералу.
– Думаю, нам следует продолжить игру, Томас, что скажете?
– Совершенно с вами согласен. – Генерал сделал знак Паллидару. – Будьте добры, разнимите их всех – поговорите с ними.
Паллидар в мундире драгунского офицера вышел на поле, достал револьвер и выпалил в воздух. Все замерли и посмотрели на него.
– Так, ребята, – крикнул он, – все с поля, кроме игроков. Приказ генерала: еще одна подобная выходка, и матч будет отменен, а виновные – призваны к порядку. Шевелитесь! – Толпа на поле стала редеть, многие уходили хромая, особенно пострадавших соратники относили на руках. – Теперь, мистер судья, засчитывается этот гол или нет?
– Ну-у, капитан, и да и нет, видите ли…
– Гол или нет?
Настала гнетущая тишина. Ланкчерч понимал: что бы он сейчас ни ответил, он будет неправ. Он решил, что лучше сказать правду:
– Гол в пользу флота!
Посреди криков одобрения и протеста, угроз, сыпавшихся с обеих сторон, Паллидар прошагал назад, высокий и очень довольный собой.
– О, Сеттри, какая храбрость! – произнесла Анжелика с таким явным одобрением, что Марлоу и остальные едва не умерли от ревности.
– Неплохо сработанно, старина, – выдавил из себя Марлоу, когда игра-драка возобновилась с прежним пылом под радостные крики, быстро утонувшие в негодующем свисте, ругательствах и воплях «долой».
– Отличная игра, Томас, а, что скажете? – произнес сэр Уильям.
– Ясно, как день, что никакого гола не было, этот судья просто…
– Чепуха! Ставлю пять гиней на то, что флот победит.
Красная шея генерала побагровела еще больше, это доставило сэру Уильяму удовольствие и помогло ему забыть о своем скверном настроении. В Поселении и Пьяном Городе одни лишь нескончаемые ссоры, не прекращается поток раздражающих писем и жалоб от бакуфу и таможенников, и он еще не забыл, как глупо вел себя генерал во время недавних беспорядков.
В добавление ко всем этим горестям с последней почтой он получил еще одну порцию тревожных новостей и прогнозов из министерства: ожидалось, что недостаточная финансовая поддержка со стороны парламента повлечет за собой крупные сокращения в дипломатическом корпусе «даже хотя сундуки империи и ломятся от богатств, в этом году прибавки к жалованью не будет. Американская война обещает быть самой кровопролитной в истории из-за недавно изобретенных снарядов, латунных патронов, ружей и пушек, заряжающихся с казенной части, и пулеметов: после поражения северян у Шайло и во втором сражении у Булл-Рана теперь ожидается, что войну выиграют конфедераты, большинство «сведущих умов» в Сити уже списали президента Линкольна со счетов как человека слабого и недалекого, однако, дорогой Вилли, политика Ее Величества остается неизменной: поддерживать обе стороны, не высовываться и, черт подери, не дать втянуть себя в эту бойню…»
Новости из Европы были столь же безрадостны: русские казаки снова вырезали в Варшаве тысячи поляков, протестовавших против русского господства; князь фон Бисмарк стал министром-президентом Пруссии и, по слухам, готовился к войне против Франции, которая не оставила попыток расширить свои владения; Австро-Венгрия и Россия вновь балансировали на грани войны; новые неизбежные стычки на Балканах…
И так далее, и так далее, до тошноты, угрюмо подумал сэр Уильям. Ничего не меняется! И будь я проклят, если действительно верю в то, что бакуфу сдержат данные нам обещания, а сие означает, что мне придется показать здесь флаг. Придется преподать япошкам урок, они должны усвоить, что обещание есть обещание, если оно дается британскому радже, клянусь Богом; да и Сергееву, Сератару и остальным не мешает напомнить о том же.
Обстрелять Эдо было бы самым простым и легким решением, это быстро привело бы их в чувство. Правда, есть еще Кеттерер – возможно, он переменится, когда под грохот пушек и барабанный бой войдет в книги по истории. Брр! Надеяться на это…
– Да вы, сэр Уильям, не на пенни, а на целый рубль задумались, – с улыбкой произнес граф Сергеев и протянул ему плоскую серебряную фляжку с золотым фамильным гербом. – Водка помогает мыслям.
– Спасибо. – Сэр Уильям сделал глоток и почувствовал, как жидкий огонь скользнул в желудок, напомнив ему о тех чудесных временах, которые он знавал в Санкт-Петербурге. Ему тогда шел третий десяток, и он находился в центре власти, не на ее задворках, как здесь, в Иокогаме, пиры и веселые попойки, балы, балет, дачи, ночная жизнь и роскошь – для избранных, – огонь в крови, волнующие интриги, восхитительные ужины и Вертинская, мысли о ней никогда надолго не оставляли его.
Ознакомительная версия.
